Книги по аквариумистике

Лучшая on-line библиотека для начинающих и профессионалов!

Колюшка девятииглая.— Gasterosteus pungitus L. (рис. 7.103)

Эта рыбка — самый маленький вид колюшек. От трехиглой она отличается большим количеством колючек, игл, которых у этой колюшки бывает 9—10, совершенно голым, непокрытым даже роговыми пластинками телом и большой вытянутостью его. Общий цвет тела — буро-желтый, со множеством черноватых точек у самцов и поперечных полос у самочек, брюхо — беловато-желтоватое. Во время нереста самцы становятся совершенно черными, как бы бархатными, и только брюшные колючки остаются иссиня-белыми, а самочки также черными, но только до половины, т.е. спина и бока у них черные, а живот остается белым.

Для любителей девятииглая колюшка еще интереснее, чем трехиглая, так как гнезда свои строит не в иле, а среди стеблей водяных растений (рис. 7.103) и, следовательно, их гораздо удобнее наблюдать. Способ постройки гнезда, впрочем, тот же, что и у трехиглой: скрепляющим цементом здесь, как и у трехиглой, является выделяемая телом слизь.

Схватив тоненький корешок или нитчатку потверже, самец обвивает ее вокруг стебля растения, затем на эту наматывает вторую, третью и т.д. и образует под конец род клубка или шара. Образованию этого клубка немало содействуют колючки спины и живота, которые то придерживают травки, то придавливают их. Свив такой шар, самец начинает усиленно мордой и иглами проделывать в нем отверстие и делает это до тех пор, пока оно не примет вид муфты, внутренность которой он тщательно выкладывает самыми нежными и шелковистыми волокнами, чтобы сделать ее как можно более мягкой и пушистой. Затем, отделав отверстие гнезда, он отправляется в поиски за самкой и, выбрав себе одну по вкусу, приводит ее к гнезду. Самка мечет икру, а он поливает ее молоками. Если гнездо еще недостаточно наполнено икрой, самец отправляется за новой самкой и проделывает с нею то же, что и с первой; если и после этого неполно — за третьей и т.д., до тех пор, пока все гнездо не будет наполнено икринками. Тогда все самки удаляются, а он становится у гнезда на часах и никого к нему не подпускает, будь то даже рыба вдвое или втрое больше его самого, и если вы вздумаете отгонять его даже палкой, то он нисколько не испугается, а станет бросаться на нее, как какая-нибудь собака.

Дней через двенадцать начинается выход молоди из икринок. Молодые колюшки вылезают из гнезда тучами, почти столь же густыми, как тучи поденок. Они кажутся сделанными как бы из кристалла и, двигаясь по воде, покачиваются на своих желточных пузырях, как на легких, прозрачных шарах. Счастливый отец кажется довольным и веселым; единственно, что мешает ему быть вполне счастливым,— беспомощность его молодого поколения. Ибо мать-природа, снабдив его малюток желточным пузырем, этим складом питательных веществ, необходимых для поддержания их сил в первые дни жизни, дала им в то же время в этом пузыре такую тяжесть, которая лишает их всякой возможности спасаться и укрываться в случае преследования и нападения их бесчисленных врагов. И вот на охранение от этих-то врагов, на устранение этой-то беспомощности и устремлены теперь все отеческие заботы нашей крошечной рыбки. Взъерошив иглы, следит она за всеми движениями своей молоди и окружающих ее врагов, не выпускает ее ни на минуту из вида, а чуть где покажется опасность, тотчас загоняет малюток в гнездо.

Теперь позволю себе еще рассказать, как случилось такое построение гнезда у меня.

Колюшек своих приобрел я довольно поздно, что-то около начала марта. Приобретая их, я прежде всего очутился в крайнем затруднении; как отличить самку от самца, так как относительно этого обстоятельства нигде никаких верных указаний не существует. Правда, из этого затруднения несколько вывело уже меня внимательное рассмотрение рыбок: оказалось, что в окраске их замечалась некоторая разница, и разница довольно резкая — именно, одни были просто буровато-желтого цвета со множеством мелких черноватых крапинок и таких же тусклых пятен, а другие точно такого же цвета и с такими же крапинами, но с совершенно ясными черными, извилистыми пятнами (последние были продолговаты и расположены как у зебры или тигра). Однако до полного определения пола еще было далеко, а потому, видя разницу, но тем не менее не зная, какие самки, какие самцы, я взял тех и других по паре и, привезя их домой, тотчас же поместил в небольшой аквариумчик в 7 вершков длины, 5 ширины и 6 высоты. Дно этого аквариума было покрыто толстым слоем речного песка и густо засажено валлиснерией; кроме того, в нем были посажены два кустика марсилии, один куст калля, да на поверхности плавало несколько веток элодеи и кучек ричии. Аквариум был поставлен на солнце, но в самую жару затенялся опускавшейся занавеской. Вода в нем имела постоянно +17—+19° по Реомюру и лишь к вечеру опускалась до 16°.

Не прошло двух дней, как цвет моих колюшек начал вдруг меняться. Серовато-желтые сделались совершенно черно-бархатистыми (такого цвета, как бывает стекло, покрытое густым слоем копоти), а брюшные колючки молочно-белого цвета с синеватым отливом; пестрые же — тоже бархатисто-черными, но не все, а только до половины тела; брюшко же их оставалось белым и было покрыто множеством черных точек (у одних из пестрых близ жабр было даже по нескольку малиноватых пятнышек, но пятнышки эти то появлялись, то опять исчезали).

Сначала, как я сказал, колюшек у меня было четыре, но потом, так как одна из желтеньких выскочила, осталось всего три: желтенькая и две пестреньких: одна побольше, а другая поменьше. Пока колюшки были желтенькими, они жили мирно, а как только почернели, тотчас сделались страшно буйными и черненькая вместе с пестренькой побольше начали нападать на пестренькую поменьше: не давали ей нигде прохода и до того ее забивали, что она, бедненькая, положительно не знала, куда ей деваться; к тому же на нее напал грибок, который, изъев все плавники, сделал ее еще менее способной избегать щипков. Но особенно неприязненно относилась к ней пестренькая: она то и дело гонялась за ней по аквариуму и щипала ее без всякого милосердия. Смотря на эту непонятную для меня ненависть и не зная опять-таки наверно, какие из рыбок самцы и какие самки, я решил, что, вероятно, это были самчики.

На деле, однако, оказалось совершенно противное, ибо, не прошло и трех дней, как, подойдя к аквариуму, я, к величайшему своему удивлению, увидел черненькую плавающей с веточкой ричии во рту, а внизу в уголке, у основания куста валлиснерии,— небольшое, в виде зеленой кучки гнездышко. Дотащив веточку до этой кучки, черненький (теперь не было сомнения, что это был самчик) старался всячески прикрепить ее к гнездышку: втыкал ее носом в песок, приглаживал ее телом, присыпал крупными песчинками; но ветка эта, будучи слишком легка, очень трудно держалась и то и дело всплывала на поверхность.

Видя, что материал, которым пользовался мой строитель, был слишком для него неудобен, я задумался было, какой бы ему подыскать, как вдруг мне бросились в глаза корни циперуса. Тотчас же я нарезал несколько штук самых молоденьких и бросил их в аквариум. Материал этот как нельзя более пришелся по вкусу колюшке, и она сейчас же потащила один корешок к гнезду. Выбирая из корней самые гибкие, она ловко втыкала их одним концом в песок, а другим концом или тоже втыкала в песок, или сплетала его с другими корнями и прикрепляла слизью к поверхности гнезда. Добавляя к гнезду корешок, рыбка каждый раз влезала внутрь гнезда и, потрясая его, проделывала в нем значительное углубление. Когда же гнездо было наполовину окончено, начала еще более в него углубляться и, пролезая насквозь, образовала в нем, наконец, нечто вроде туннеля... так что все гнездо приняло вид муфточки; пролезая сквозь гнездо, она каждый раз поднимала свои иглы и, раскачивая сильно гнездо, как бы пробовала его крепость. Вся работа эта длилась дня полтора, много два.

Окончив постройку и убедившись в ее прочности, самчик начал ухаживать за самочкой, причем выбор его пал на ту, которая была покрупнее (поменьше, больная, лежала постоянно в уголке), увивался вокруг нее, плавал по направлению к своему гнезду, как бы приглашая следовать за собой, тащил ее за плавники, за хвост... Самочка, в свою очередь, по-видимому, очень благоволила к нему и даже как будто его ревновала, ибо стремительно бросалась на маленькую, лишь только самчик проплывал мимо нее, но почему-то в гнездо за ним не плыла и икры не выметывала (очень может быть, что она была еще незрелая). Так промучился бедняга дней пять, потом стал ухаживать за больной самочкой — больная тоже оказалась негодной... и бедное гнездышко, плод стольких трудов и стараний, было заброшено, отделилось от дна и всплыло на поверхность. Несколько раз я пробовал погружать его снова в песок и придерживал его маленькими колышками. Самец время от времени навещал его, влезал вовнутрь, встряхивал и приводил в порядок. Корни, из которого оно было сделано, разрослись, распушились, так что оно стало еще больше, красивее... но жильцов в нем по-прежнему не было.

Тогда, желая сохранить этот редкий образец гнезда, я вынул его из аквариума и поместил в небольшую баночку с водой, но вследствие ли того, что самчик за ним более не ухаживал и не покрывал его слизью, или вследствие какой-либо другой причины оно начало разбухать и расползаться. Испугавшись, я снова поместил его в аквариум. На этот раз, однако, оно окончательно было покинуто и, разваливаясь все более и более, расползлось наконец совсем... Огорченный самчик начал было строить другое гнездо между стеблями марсилии, но не докончил...— недели через две околела, покрытая грибком, вторая самочка (первая околела еще раньше), а немного спустя последовал за ней с горя и сам бедный умненький строитель. Никогда я еще не сожалел ни об одной рыбке так, как об этой...

В неволе девятииглые колюшки живут так же хорошо, как и трехиглые, и отличаются не меньшим, чем эти последние, аппетитом. Интересно смотреть, с какой жадностью они устремляются на бросаемого им мотыля, вырывают его друг у друга и часто приходят в такой даже азарт, что поднимают иглы и наносят друг другу удары. Признаком того, что они наелись, так сказать, до отвала, может служить их хвостик, который в таком случае загибается у них кверху и имеет такой вид, как будто он сломан. Впрочем, они поднимают так хвостик свой иногда даже и просто лежа на песке, но в этом случае он движется у них взад и вперед, как будто что-то загребает,— зрелище для того, кто его видит в первый раз, очень занимательное.

Напрасно некоторые предполагают, что описываемые нами колюшки миролюбивее трехиглых,— они не менее драчливы и к другим породам рыб относятся, пожалуй, еще неприязненнее, чем их трехиглые собратья. Г. Этикер, получив как-то весной транспорт горчаков, поместил их вместе с колюшками и все время радовался, как они мирно живут. В результате, однако, оказалось совсем противное. Не прошло и недели, как горчаки стали умирать чуть ли не десятками в день. Г. Этикер предполагал, что причиной этой смертности было то, что горчаки не могли выметать икры, но мне кажется, что предположение это неверно, и что смерть бедных горчаков произошла ни от чего иного, как от ранений колюшками.

По крайней мере, когда у меня как-то раз лопнуло в аквариуме стекло и я вынужден был поместить к колюшкам несколько малявок, подъязиков и т.п. мелочи, то они тотчас же начали преследовать их с ожесточением и почти всех уничтожили. Сначала погибли самые маленькие и слабые, а затем дошло дело и до крупных. При преследовании более ловких и быстрых малявок, маленькие хищники прибегали к такого рода хитрости: они общипывали им хвосты, плавательные перья и, доведя до совершенно беспомощного состояния, вырывали им глаза, после чего или бросали их, или же разрывали на части. Словом, показали себя у меня столь воинственными, что я невольно склоняюсь к мысли, что смерть горчаков г. Этикера была, скорее всего, их делом.

В аквариуме этот вид колюшек живет очень хорошо и единственно от чего гибнет — от грибка, о котором я говорил уже при описании болезни икринок трехиглой колюшки. Болезнь эта крайне прилипчива, а потому, как только одна из них заболеет этой болезнью, надо ее тотчас же отделить от других и, если можно, сменить как можно скорее всю воду в аквариуме. (Вообще колюшки эти любят возможно более частую перемену воды и в проточной воде покрываются грибком гораздо реже.) Говорят, однако, что лучший способ предохранить колюшек от этой болезни — это держать их в соленой морской воде, к чему они привыкают довольно легко, так как и в природе встречаются большей частью на взморье. Неприятно бывает им только первое время, пока, попав в совершенно новую среду, они не могут никак настолько сжать свой плавательный пузырь, чтобы опуститься на дно, и потому плавают все время близ поверхности. Но потом, когда они освоятся и, попробовав несколько раз, достигнут, наконец, дна, то живут в этой воде так же хорошо, как и в пресной.

Кроме вышеописанной болезни у девятииглой колюшки бывает часто еще крайне странная и, по-видимому, не причиняющая ей особенного вреда болезнь — это род бородавок, шариков или наростов. Бородавки эти имеют вид шариков, появляются под кожей и достигают иногда весьма крупной, для роста рыбки, величины горошины и более. Таких наростов разных величин, начиная от булавочной головки и до сейчас указанной, бывает на рыбке по несколько. Место появления их большей частью близ хвоста на спине или близ головы. Что это за волдыри — мне не пришлось исследовать, но, по всей вероятности, это псороспермии — простейшие организмы, представляющие как бы переход от животной жизни к растительной. Бородавки эти не остаются одинаковой величины, но постоянно увеличиваются в росте и иногда как будто даже под кожей делятся на несколько частей.

Кроме этих двух видов колюшек в России встречается еще третья, так называемая плоскобрюхая, или зеленая, колюшка (G. platygaster), у которой тоже 9 игл на спине, как у сейчас описанной, но у которой в то же время бока покрыты роговыми пластинками, как у трехиглой. Колюшка эта особенно многочисленна в низовьях Днепра, в Черном море близ Одессы, а также в ильменях близ Астрахани. О нравах ее и способе вить гнезда пока ничего не известно, так что крайне желательно, чтобы нашелся любитель, который занялся бы ею и, познакомившись поближе, описал бы ее нравы. По всей вероятности, он нашел бы немало нового и интересного.

Бычок, бубырь.— Gobius fluviatilis Pall. (рис. 7.104)

Рыбка, отличающаяся, как и все семейство колбневых, к которому она принадлежит, сросшимися брюшными плавниками.

Тело ее стройное, кругловатое, сильно утонченное к хвосту. Нижняя челюсть длиннее верхней и несколько загнута вверх. Губы узкие, рот всегда полуоткрыт и вооружен мелкими зубами. Чешуя довольно мелкая.

Цвет тела серовато-зеленый с темными пятнами; плавник и хвост светло-палевые; глаза бирюзовые, переходящие при освещении в красный и коричневый цвета.

Бубырь любит воду свежую, дно песчаное, каменистое и охотно прячется под камнями или же устраивает себе норки в песке. Держится постоянно на дне и когда не плывет, то не лежит всем телом, а опирается на сросшиеся брюшные плавники, как на какую ножку; этими же плавниками в распластанном виде присасывается слегка к камням, а в аквариуме и к стеклу.

Нерестится около марта. Икру приклеивает к камням, стеблям подводных растений и стережет ее от расхищения другими рыбами. Икринки, при развитии в них зародыша, сильно вытягиваются и принимают продолговато-овальную форму, причем зародыш всегда обращен головой к свету, т.е. к более заостренной части икринки.

Встречается почти во всех реках, впадающих в Азовское и Черное моря, и только, как кажется, его нет на южных берегах Крыма.

Бубырей в аквариуме держал у себя долгое время только Н. Н. Рождественский, а потому приведу сообщенные им заметки почти целиком.

«Первого бубыря привезли мне,— пишет он,— с гирл Дона вместе с подкаменщиками, сельдью, севрюжкой и др. Каждая из них при посадке ее в аквариум выражала свое волнение по-своему; так, сельдь сразу же разбила себе рот и до сих пор живет с перекошенной мордой, маленькая пуголовка моментально исчезла в песке, большие же начали, по своему обыкновению, прилипать к стеклу и, выставив головы, пускать фонтанчики (?), словом, все волновались; когда же я пустил туда бубыря, то он очень медленно опустился на дно, стал на свои ножки (грудные плавники) и, поворачивая переднюю часть туловища, начал осматриваться; затем сделал маленький прыжок и опять осмотрелся, наконец, обойдя кругом весь грот, уселся на его самую верхнюю подводную часть и оттуда произвел уже окончательный обзор своего нового помещения. Я сказал «уселся», и это выражение как нельзя более подходит, когда бубырь, прицепившись плавниками к туфу, изгибается и принимает фигуру не рыбы, а какого-то чудовища.

Показав таким образом свое хладнокровие и обдуманность в действиях, бубырь выбрал себе помещение в нижнем горшке грота, где, вырыв глубокую яму, постоянно лежит, злобно прогоняя каждую из подплывающих близко к верху горшка рыб. Когда же я на время вынул грот, то бубырь избрал для себя место на дне аквариума в песке, вырыв опять здесь ямку, и, до постановки скалы, постоянно возвращался в нее.

Днем бубырь проводит время у себя в гнезде, откуда выходит с какой-нибудь специальной целью: прогнать дерзкого сазана, подбирающего крохи около гнезда, попросить есть и весьма редко только для того, чтобы прогуляться.

Для характеристики его укажу следующий случай: раз, во время его прогулки по аквариуму, другая рыба поместилась в его гнезде; когда бубырь, нагулявшись, поднялся вверх к гнезду, она высунула свою голову; от неожиданности бубырь очень испугался, но затем тотчас же нашелся: поднялся вертикально по гроту вверх и когда рассмотрел, что в гнезде его враг неопасный, тотчас же его прогнал и занял вновь свое место.

Иногда он зарывается в песок, оставляя видимой только верхнюю часть головы, и если при этом камни мешают ему, то он сталкивает их мордой. Свои ямы они вырывают сильным боковым движением тела и хвоста, вследствие чего песок, ил или земля летят в сторону, образуя углубление. Замечу кстати, что этот полет песка настолько силен, что служит бубырям хорошим оружием во время драк их между собой, обдавая неприятеля массой песчинок. Когда ямка углубится настолько, что песок не в силах вылетать из нее, то рыбка набирает его в рот и, выплывая наверх, с силой выбрасывает; также таскает она во рту и камушки, которые мешают ей, и надо удивляться той силе, какую она выказывает при этом. Цель этого закапывания, кажется, такая, чтобы захватить подплывшего мальца.

Ест бубырь немного и больше всего вечером при закате солнца; пищу не глотает, а жует. Так как нижняя губа длиннее верхней, то жевание его походит на жевание старичков. Очень часто зевает и при этом потягивается, поднимая голову и хвост кверху, растопырив плавники и хвост. Бубырь интереснее всего на гроте. Плавая порывисто, делая волнообразные скачки, он как бы порхает по-птичьему, что особенно оригинально бывает, когда он переплывает такими скачками с одного выступа грота на другой.

Относительно вылезания рыбы на сушу, хотя я не мог его видеть, но укажу только на следующие факты: сколько раз мне ни приходилось ловить бубыря сачком, он всегда, пойманный, лежал совершенно спокойно, не прыгая и не ворочаясь. Затем, когда в аквариуме при перемене воды остается около дюйма ее, то он высовывается на половину туловища на карниз аквариума, где некоторое время лежит совершенно спокойно. Наконец, как-то раз, очищая аквариум, прислуга, думая, что бубырь не в гнезде, а на дне в песке, вылила воды настолько, что уровень ее сделался ниже горшка туфовой скалы, в которой устроено гнездо рыбы. Затем я вынул скалу; немного погодя все обратили внимание на то, что бубыря нет, и начали внимательно осматривать дно, предполагая, что он зарылся в песке. Тогда мне пришло в голову, не осталась ли рыба в горшке скалы,— заглядываю в нее и вижу: она лежит себе там самым спокойным образом, нимало не смущаясь тем, что довольно продолжительное время лежала совершенно без воды.

Бубырь рыба очень изменчивая, как в отношении величины, так и цвета. Когда она здорова, спокойна и довольна, то лежит смирно на своем месте и лениво помахивает попеременно грудными плавниками; цвет ее яркий, пятна на теле выступают с необычайной силой и вся она кажется разрисованной; лень ее настолько разбирает, что она не сразу кидается на подплывшую рыбку, а ограничивается одним предостережением: растопыривает плавники и начинает усиленно раскрывать пасть; если же это не произведет действия, то прибавляет к этому боковое движение хвоста, для чего поднимает его вверх и ерзает на брюшном плавнике (это положение указывает вообще, что рыба чем-нибудь возбуждена и раздражена), и только после этого уже с яростью кидается на нарушителя покоя. Испугали рыбу — она моментально изменилась: съежилась и как бы уменьшила свой объем, сделалась черной как уголь, без всяких пятен и, прижавшись к камню, лежит, сдерживая дыхание. Заболела — вся яркость ее окраски пропадает, пятна едва выступают, плавники и хвост не растопырены и рыба, побледнев, принимает очень жалкий вид. Наконец, когда она в воинственном настроении и желает подраться с другим бубырем, то, подкравшись к нему не плывя, а идя грудными плавниками по песку (т.е. упираясь ими в дно и медленно отталкиваясь ими вперед), растопыривается вся, увеличивается в объеме, упомянутое выше ерзанье достигает maximum'a, начинает прыгать около врага, который, в свою очередь, делает то же; затем поднимается муть и тот, кому посильнее досталось, как молния кидается в сторону, другой же с скромным видом отправляется домой.

Упомяну еще один случай: у меня жило 2 бубыря, из которых один (назовем его № 1) жестоко преследовал другого (назовем № 2). В один прекрасный день, после драки, № 2, напуганный преследованиями, ничего не ел, метался по аквариуму и только к вечеру немного успокоился и зарылся в песок. Пескарь (немного более вершка), не замечая бубыря, вертелся около того места, где он зарылся; в то мгновение, когда рыбка приблизилась, хищник, подняв целое облако песка, схватил ее поперек туловища, затем, быстро поймав ртом за хвост, поднялся со дна и, приняв вертикальное положение головой вниз, рядом быстрых движений, напоминающих постановку запятой, стал ударять головой рыбы о дно до тех пор, пока не отломил ее, после чего, перевернув туловище пескаря обратно, преспокойно принялся кушать.

Бубыри эти, прожив около года, околели Бог весь от каких причин; по некоторым данным (напр., в последнее время они стали очень тереться о дно аквариума) можно думать оттого, что не могли выметать икру (оба были одного пола). Кроме описанных у меня есть еще 2 маленьких бубыря, по наружности очень отличающиеся от них».

Описанные г. Рождественским бубыри были пойманы им в р. Аксае, впадающей в Дон.

Цуцик.— Gobius marmoratus Pall.

Цуцик — вид бычка, отличающийся от предыдущего более сжатым с боков телом, затылком, покрытым чешуей, и передними носовыми отверстиями, вытянутыми в ушковидные трубочки. Цвет его бледно-серый или буроватый с бурыми полосками и пятнами. Рост доходит до 4—5 см. Нравами в природе схож с предыдущими.

О жизни его в аквариуме Н. Н. Рождественский сообщил мне следующее:

«Цуцик жил у меня в маленьком аквариуме (длиной 101/2, ширин. 8 вершков) с глубиной воды в 5 или 41/2 вершков; в грунт (песок) было посажено много валлиснерии, и так как кроме бубыря в аквариуме жило только 3 очень небольших лоскирика (густеры), то в воде было вполне достаточно воздуха, и я лишь добавлял убыль ее от испарения; посредине стоял грот, на котором цуцик днем всегда был в отверстии под находящимся близ поверхности горшком или между стойками, поддерживающими самый верхний горшок, где, держась на неровностях туфа, принимал вертикальное положение. Глубина воды в аквариуме при гроте ему не вредна, потому что он может выбирать на камне место, соответствующее желаемому давлению воды. Рыба жила почти в одиночестве, так как с ней могли жить только рыбки величиной не более как с вершок, большие же рыбы ее пугали. По своему составу наша вода отличается от обыкновенной пресной, а потому московским любителям к воде надо добавлять поваренной соли приблизительно чайную ложку на 21/2 ведра.

Так как цуцик ведет более ночной образ жизни, то днем предпочитает темноту, а потому аквариум у меня стоял не близко от окон (на 1 арш.). Подплывая к стеклу, цуцик просит есть; в это время ему надо предложить мяса, и если он будет бояться, то, не пугая его, кинуть кусочек около рыбки на дно: он увидит и съест. Палочка, на которой ему надо предлагать корм, не должна быть толста, не толще спички, деревянная; палочку эту опускать надо не косвенно, а прямо над его ртом.

Мясо должно быть сырое, возможно лучшее и красное. Подплывание к стеклу обозначает вообще какую-либо просьбу. Образ его жизни почти такой же, как и зеленого бубыря, при которого я уже писал вам».

В пояснение некоторых, по всей вероятности, непонятных для читателя, даваемых г. Рождественским советов я должен прибавить, что сообщение это было вызвано моим запросом, как содержать в аквариуме цуцика, который был любезно прислан мне г. Рождественским в подарок.

Прелестная рыбка эта благополучно доехала до меня из Новочеркасска, совершив весь этот тысячеверстный путь в небольшой жестянке с водой и трехдольной ряской. Устроив сообразно с полученными инструкциями своего милого гостя в небольшом аквариуме, я начал стараться заставить его есть. Но все усилия мои оказались тщетными. Ни мотыль, ни хлеб, ни наскобленная и скатанная в шарики говядина, которую, согласно предписанию, я старался поднести цуцику на палочке к самому рту, не привлекали его внимания. Рыбка с каждым днем видимо теряла силы; подойдя на своих плавниках к стеклу, разевала широко рот и как-то жалобно глядела в глаза, как бы прося, умоляя о чем-то. Никогда я не видел подобного взгляда у рыбы. В нем было столько выразительности, что кто не видел его, тот не может поверить. Я был просто в отчаянье; ломал себе голову, как помочь делу, и вот тогда-то решился послать письмо с описанием всего, что у меня происходит, и просьбой помочь горю. Ответ не заставил себя ждать, но бедного цуцика уже не застал в живых. Бедняга умер с голоду.

Рыбка моя была вовсе не пуглива и переплывала или, лучше сказать, перескакивала, опираясь на свои сросшиеся брюшные плавники, всегда в ту сторону, где я находился. Видимо, она была приучена к обществу и, подплывая к стеклу, ждала подачки. Других еще особенностей ее жизни мне не приходилось заметить, как вследствие краткости ее пребывания (она прожила у меня всего две недели), так и вследствие болезненного ее за все это время состояния...

Что касается г. Рождественского, то цуцики у него до того прижились, что даже положили в аквариуме икру. Помет этот произошел при следующих обстоятельствах.

Рыбки жили и росли вначале довольно мирно, как вдруг, в конце декабря, между ними начались отчаянные драки (главным образом ночью), следствием которых явилась содранная с боков кожа, раны, а затем, наконец, и смерть. Драки происходили между самцами и продолжались до тех пор, пока из 5 или 4 самцов осталось только два. В январе (23-го) он в первый раз увидел рыбку, которая, отягощенная икрой, выходящей у нее из воронкообразной короткой трубки на брюшке, приклеивала ее к растениям и к стеклам аквариума; выпустив часть икры без самца, она подплыла к нему и, было ли то болезненным припадком или вполне естественным явлением, только она, повернувшись брюшком кверху, легла около него на дно аквариума и начала судорожно подергиваться; самец же, сделавшись черным как уголь, натянул плавники и начал прыгать около нее. Наконец самка очнулась (мне показалось, что причиной того был укус самца) и с небольшими перерывами стала класть икру на стекло, ползая по нему брюшком, и положила, беря во внимание величину икринок и поверхность, занятую ими, приблизительно около 200 икринок. Икра эта имела продолговатую яйцеобразную форму. Самец во время перерывов кладки, а иногда и рядом с самкой тоже ползал брюшком по икринкам, но излияния молок было незаметно.

Когда самка кончила метать икру, то быстро уплыла прочь, самец же все время возился с икрой: ползал по ней, брал в рот некоторые икринки и, подержав немного, с силой их выбрасывал (не отрывая, однако, от стекла), производил усиленное движение воды грудными плавниками, так что икринки начинали довольно сильно колебаться, и не подпускал к ней других цуциков. Это было около 31/2 часов дня; к 4 часам самка уже выметала всю икру, а самец возился с ней до ночи; что происходило ночью — неизвестно, но утром ни одной икринки не оказалось, куда они делись и что было причиной их исчезновения — также неизвестно. После того была еще несколько раз (до 11 марта) кладка икры, и Р. принимал все меры для сохранения ее, но безуспешно; между прочим, пробовал прикрывать ее стеклянным колпачком, но тогда она портилась и пропадала.

По его мнению, могли быть только две причины неуспеха: или надо было, чтоб вода в аквариуме была проточная, или икра пропадала оттого, что самец не оплодотворил ее молоками. Он надеялся, что рыбки, прожив у него еще год, дадут в следующем январе уже оплодотворенную икру и выведутся цуцики, но без него в этот аквариум пустили стерлядок, которые и погубили цуциков. Температура воды им не измерялась, но так как вода в аквариуме не менялась, то в ней было градусов 16—17.

Пуголовка.— Benthophilus macrocephalus Pall.

Рыбка также из семейства колбневых, но резко отличающаяся своей очень широкой приплющенной головой и отсутствием чешуи, которая заменена различной величины костяными шишечками. Цвет тела буровато-серый с темными пятнами.

Эту рыбку держал у себя в аквариуме только Н.Н. Рождественский, к сообщению которого потому опять и обратимся.

«О жизни пуголовки в аквариуме,— говорит он,— могу сказать пока очень мало, так как рыбка не отличалась особенной любовью к передвижениям и все время жила в песке, где, зарывшись до самых глаз, терпеливо лежала целый день; она не оставляла его даже для разыскивания пищи и в то время, когда я кормил рыб и они все, волнуясь и перебивая друг у друга куски, толпились у стекла, описываемая рыбка, не считая нужным вылезать из песка, ждала, чтобы ей преподнесли кусок прямо ко рту, причем только сильный голод заставлял ее приподнимать голову; в большинстве же случаев она ограничивалась разеванием рта.

Каждый вечер она выходила на короткое время гулять и вела себя при этом очень странно: порывисто поднималась кверху, присасывалась брюшными плавниками к стеклу аквариума и, повисев таким образом несколько времени, опускалась на дно, с которого опять поднималась и присасывалась, и т.д. Присасывание это в большинстве случаев происходило около поверхности воды, и тогда рыбка, выставив из нее рот, фыркала, брызгая слегка водой. Утомившись, она опять зарывалась в песок. Причину, заставляющую рыбу сновать таким образом, я, при всем желании, не открыл и до сих пор не знаю: проводит ли она и на воле так вечер или же вела себя так лишь в аквариуме, от неблагоприятных условий жизни? Рыбка прожила у меня около 31/2 месяцев и затем вместе с другими рыбами погибла, отравившись фосфорной спичкой, нечаянно попавшей в аквариум».

Пуголовка встречается в устьях Днепра, Днестра, Буга, а также и в реке Дон и его притоках.

Карп, карпия.— Cyprinus Carpio L. (рис. 7.105)

Настоящий речной карп, или сазан, чрезвычайно красив. Тело его покрыто необыкновенно крупной темно-золотистой чешуей, на спине темнее, а на брюхе светлее, как будто по золотому полю он весь усыпан гвоздиками с темными шляпками. Спинной плавник очень широкий, занимающий чуть не всю заднюю половину тела, темно-серый, нижние плавники серо-фиолетовые, а хвостовой красно-бурый. Что касается до цвета прудовых карпий, то окраска их зависит от условий, в которых они живут. Так, карпий, живущие в прудах непроточных или малопрогочных и потому питающиеся преимущественно водяными растениями, илом, заключающим в себе массу животных веществ, личинками насекомых и моллюсками, как живыми, так и мертвыми, имеют цвет очень темный, почти черный; карпий же, живущие в проточных водах и питающиеся, следовательно, очень мало илом и водяными насекомыми, а большей частью червями, растениями и мелкой рыбкой, имеют цвет золотистый.

Кроме того, окраска эта имеет и защитное значение. Темная спина, подходящая под общий цвет темного фона, защищает от нападения врагов сверху, а серебристый блеск живота и боков, благодаря отражающему действию света, способствует меньшему выделению живота и укрывает от нападения врагов снизу.

Рассматриваемый в профиль, карп имеет тело широкое, сплюснутое с боков, более или менее сгорбленное к хвосту и наклоненное к голове. Отношение ширины тела к длине бывает различно, но большей частью, однако, длина превышает ширину в 31/2 раза. Чешуя, как мы уже сказали, очень крупная, значительно более длинная, чем широкая, зубчатая. Рот довольно небольшой, мясистый, снабжен двумя, также мясистыми, усиками. Глаза золотистые.

Плавательный пузырь карпа, как и вообще рыб семейства карповых, разделен на две части. Он наполнен теми же газами, что и воздух, но только в несколько иных пропорциях. В нем находится меньше кислорода и больше азота, кроме того, заметны и следы углекислоты. Газы выделяются непосредственно стенками пузыря, а из атмосферы воздух сюда не попадает.

Родина карпа — Малая Азия, откуда он перенесен был сначала в Южную и Восточную Европу, а затем уже в Среднюю и Северную. Перенесение его в Европу совершилось довольно поздно, так как еще во времена Плиния его считали рыбой заморской и привозили из Малой Азии, куда римляне посылали обыкновенно за самыми редкими и вкусными яствами, подававшимися за торжественными обедами римских гастрономов. Затем в средние века карп уже начинает разводиться в Средней Европе и с этого времени становится рыбой самой обыкновенной. Теперь он водится почти во всех реках Европы, исключая только реки, впадающие в Белое море, но предпочитает пруды и озера с медленным течением, так как чрезвычайно любит теплую, парную воду. Последнее обстоятельство послужило, по всей вероятности, также отчасти причиной, что он так легко прижился в Европе и так быстро расплодился и плодится в прудах. Карп предпочитает, кроме того, дно иловатое, глинистое, поросшее рогозом, тростником и вообще разными жесткими водяными травами, а в больших реках, впадающих в море, держится преимущественно в низовьях близ взморья, хотя совершенно соленой воды избегает, так как, по предположению рыбаков, у него от нее мутятся глаза и даже иногда совсем слепнут.

Карп ведет оседлый образ жизни и выбирает своим местопребыванием места с неровным, ямистым дном, а главное — места тихие, защищенные от ветра, которого терпеть не может и от которого в бурную погоду укрывается или в самую глубь ямы, или же зарывается совсем в ил, где пролагает себе подземные ходы иногда на фут и более глубиной. Карп выходит на поверхность лишь изредка, в яркие солнечные дни, чтобы разогреть свою подернутую мхом спину; большей же частью лежит на дне, зарывшись в ил, и отыскивает здесь свой корм, состоящий преимущественно из растительных веществ, а особенно из молодых побегов камыша, до которых он чрезвычайно лаком. Кроме растительной пищи он ест также, как мы уже говорили, червей, улиток и т.п., а также коровий и овечий помет, которым, как известно, за границей его даже и откармливают. Что касается до рыб, то он ест только умерших да вылупившуюся молодь и саму икру, что тем для него удобнее, что сам он нерестится обыкновенно позже всех других рыб.

Заметим кстати, что он обладает прекрасным аппетитом, но только пока температура воды не ниже +9°С; при более же низкой перестает есть и потому всю зиму постится.

Время нереста карпа зависит главным образом от состояния погоды и температуры воды, которая должна дойти до степени парного молока; но большей частью нерестится в середине мая или, самое позднее, что бывает только в прудах,— в июне. Прудовые и озерные карпии выбирают для этого места неглубокие, густо поросшие травами и камышом, а речные заходят в рукава, пруды и даже камышовые озера, находящиеся в соединении с рекой. В это время карпы разбиваются на мелкие стаи, в которых число самцов преобладает (а там, где они немногочисленны и живут большей частью в одиночку, одна самка всегда сопровождается обыкновенно 2—3 самцами), и, собравшись у поверхности, с шумом плещутся и бьют хвостами воду. Этим способом они, с одной стороны, препятствуют икринкам во время метания икры слипаться, а с другой стороны, разбрасывая их в разные стороны, дают им возможность прилипнуть к подводным растениям. Движение же это воды нужно также и для того, чтобы дать возможность молокам прийти удобнее в соприкосновение с икрой и оплодотворить возможно большее число икринок.

Молодая детвора карпии в теплую погоду выводится из икры спустя почти две недели после нереста, а при низкой температуре атмосферы развитие ее несколько замедляется. Первое лето своей жизни она держится стаями близ берегов рек, совершенно отдельно от старых. Но к осени как молодая рыбешка, так и взрослая собираются по плесам, где, скучившись и прижавшись друг к другу, с наступлением холодов погружаются в сон, и притом столь глубокий, что из этого состояния оцепенения их не в состоянии вывести никакой шум и никакой стук. Бывает даже, что они, забыв всякое чувство самосохранения, забиваются в одни ямы с сомами, которые, впрочем, в свою очередь, до того бывают одолеваемы дремой, что и не помышляют ни о еде, ни о близости столь легкой поживы.

Количество выметываемой карпом икры громадно: в девятифунтовом икрянике ее насчитывают от 600 000 и чуть не до 1 000 000 зерен. Цвет ее зеленоватый. Но из этого громадного количества превращается в рыбу едва ли и тысячная доля, так как икра карпии подвергается бесчисленным опасностям: бездна ее гибнет в высыхающих лужах на поемных лугах, а еще больше поедается птицами и рыбами. Кроме того, такая же участь ожидает и большую часть выведшихся мальков, из которых спасаются только те, которые вывелись в озерах и заливах; те же, которые вывелись на поемных лугах, гибнут почти поголовно.

Молодь выходит из икринок, как мы сейчас сказали, через неделю, много две, и начинает так быстро расти, что к концу лета достигает уже около 2 вершков, к началу второго года — 31/4 вершков, а трехгодовалые карпии достигают иногда и 5 вершков. При этом надо, однако, заметить, что в прудах прирост этот бывает гораздо значительнее и что тут карпии достигают половой зрелости уже на третьем году, между тем как в реках, исключая, конечно, очень кормных, у самок появляется икра, а у самцов молоки только на четвертом. По достижении 10-летнего возраста карп начинает расти все медленнее и медленнее, но продолжительность его жизни весьма значительна и нет сомнения, что он достигает столетнего возраста. Так, в начале нынешнего столетия в Фонтенебло были карпы, существовавшие еще со времен Франциска I, в Шантильи — со времен великого Конде, а в прудах Поншартрен нередко попадались такие чудовища, пометины которых (в виде продетых в жабры колец и т. п.) показывали, что им не менее полутораста лет.

Такая продолжительность составляет, впрочем, принадлежность одних только прудовых акклиматизованных карпии, среди которых встречаются сплошь да рядом бесполые, яловые карпы, отличающиеся укороченным телом, толстыми губами и узким брюхом; но в естественном состоянии, в реках, кариии далеко не так долговечны и доживают только до 12—15 лет — предела жизни большей части рыб.

Главной причиной долговечности прудового карпа, как кажется, нужно считать чрезвычайную его живучесть, которая, по словам Тарачкова, такова, что некоторые карпии проживали у него без воды в теплой комнате по 6 и 10 часов, и даже когда им отрубали голову, то отделенная от туловища голова продолжала раскрывать рот и двигать жаберными крышками еще в продолжение более 2 часов. Со своей стороны, в подтверждение сейчас сказанного о живучести карпа, могу привести следующий случай, бывший у меня однажды с родственным видом обыкновенного карпа, с так называемым зеркальным карпом, о котором я имел уже случай беседовать выше в отделе экзотических рыб.

Как-то раз утром, часов в 7, проходя мимо аквариума, где находился этот старый дружище, я по привычке заглянул в аквариум и, не видя там карпа, предположил, что, быть может, он, по своему обыкновению, где-нибудь роется, и пошел далее. Так прошло часов 5. Возвращаюсь около полудня; дома мне говорят, что бедного карпа нашли совершенно засохшим под аквариумом, и притом до того, что тело его совсем перегнулось, а плавники сделались как костяные, словом, в таком виде, что дети мои таскали его с полчаса на бумажке, как игрушку, и показывали всем приходившим мое горе, но что, несмотря на такой ужасный вид, родственница моя вздумала положить его в воду и что он теперь как будто шевелится. Взглянув на несчастного, я действительно увидел его лежавшего, совсем скрючившись, еще на боку, но уже слегка пошевеливавшего плавниками. Тотчас же я велел принести самой холодной воды, градусов в 6 тепла, не более, и стал ее как можно чаще менять. Такая частая перемена подействовала на него крайне благодетельно, и не прошло и двух часов, как он уже совсем выпрямился и стал потихоньку двигаться. Кроме того, немало также ему помогало, когда я палочкой вынимал у него изо рта накопившуюся в нем слизь и хорошенько отмывал от боков присохшую к ним грязь.

К вечеру карп стал еще бодрее, плавал бойко в банке, в которую был на время посажен, и даже с силой вырывался из рук. Тогда, предполагая, что он совсем уже оправился, я пересадил его в аквариум, но этой поспешностью, кажется, только испортил все дело, так как уже к следующему утру карп сделался гораздо смирнее, покрылся не то каким-то белым налетом, не то мохрами, до пищи не касался и все искал темных уголков, а к вечеру стал до того плох, что я снова должен был переместить его в банку с холодной водой и менять ее как можно чаще. На этот раз, однако, и холодная вода не помогла, и бедный карп мой скоро упал опять на бочок, стал двигаться медленнее и медленнее и к концу дня отправился к праотцам.

Смерть последовала, по всей вероятности, оттого, что один из боков, тот, который обращен был к воздуху, оставался по-прежнему совершенно высохшим и не пропускал необходимой влаги, а может быть, также и от бесчисленных ранений, которые он нанес себе, подпрыгивая на полу. Впрочем, от того ли или от другого умер этот карп, для нас безразлично, важен только факт, что, пролежав, по меньшей мере, на воздухе 6—7 часов, помещенный снова в воду, карп этот прожил после этого еще два дня и, быть может, совсем бы выздоровел, не поспеши я поместить его в слишком теплую и недостаточно насыщенную кислородом воду аквариума.

Эта живучесть карпов дает также возможность перевозить их на дальнее расстояние во мху и даже, как говорят, откармливать в нем для стола. С этой целью карпов кладут в корзины, наполненные мхом, которые вешают в погреб и спрыскивают время от времени водой. Откармливание продолжается несколько недель, причем кормят их или хлебом в молоке, или же хлебом, пропитанным вином.

Карп, как мы уже имели случай видеть при описании родственного с ним шпигель-карпа, рыба чрезвычайно смышленая, быть может, даже самая разумная из всех наших пресноводных рыб. Смышленость эта особенно проявляется в то время, когда его ловят. Завидев еще издали приближающийся невод, карпы тотчас же зарываются в самую глубь ила так, что нижняя тетива беспрепятственно перескакивает через торчащие из тины хвосты, а окруженные неводом, они не только перескакивают через него, но, что гораздо хитрее, врываются в ил и пробираются оттуда наружу, прокладывая себе в нем подземные ходы.

В прудах карп растет очень быстро, но в аквариуме рост его подвигается довольно медленно. По крайней мере, карп, проживший у одного моего знакомого около трех лет, вырос в продолжение всего этого времени не более как на полвершка, между тем как в то же время золотой линь прибавился с лишком на полтора вершка. Заключается ли причина этой медленности роста в небольшом объеме воды в аквариуме (обыкновенно предполагают, что чем меньше вместилище воды, тем медленнее в нем растет рыба) — не знаю, но, скорее, всего, мне кажется, вследствие отсутствия тины и недостаточно питательной пищи.

В аквариуме карп живет хорошо, но требует, чтобы аквариум был хорошенько засажен водяными растениями, которыми он питается в случае недостаточно питательного корма, как, например, когда кормят его одним мотылем, в противном случае так усердно гоняется за мелкой рыбой, что случается даже загоняет ее чуть не до смерти. Есть ее, однако, никогда не ест и даже не засасывает, как это делают обыкновенно крупные золотые лини да сородичи его — зеркальные карпы. Впрочем, вполне утверждать последнего не могу, так как у меня были только одни мелкие карпы. Что касается до того, могли ли карпы в аквариуме нереститься, то хотя ни у меня, ни у знакомых мне любителей никогда подобного случая не было, но, по словам Миллье, карпы в больших искусственных бассейнах нерестятся довольно легко. Условия этого нереста те же самые, как и условия нереста линей, так что для того, чтобы не повторять два раза одно и то же, отсылаю любителей, желающих попробовать разводить карпов в аквариуме, к помещенному мной ниже описанию нереста линя.

Карпы, по-видимому, могут иногда спать. По крайней мере, это заставляют думать, некоторым образом, наблюдения, произведенные доктором Гермесом в Берлинском аквариуме. В аквариуме этом живут несколько жирных карпий, которых привычка необыкновенна. Они по целым часам лежат неподвижно на дне ила или на поверхности, так что незнающий может принять их за мертвых. Сначала полагали, что они больны, но как только их растревоживали или перемещали в другую воду, они тотчас же начинали плавать. Оригинальность эта заставила обратить на них внимание г. Гермеса, и он увидел, что рыбы эти, обыкновенно плавающие, иногда ложились как бы отдыхать, избирая для этого или широкие плиты на дне аквариума, или лежали на боку на поверхности. В таком положении они оставались по нескольку часов. Все движение их ограничивалось дыханием, т.е. движением жабр, но стоило только бросить им кусок мяса, как они тотчас же начинали прыгать, двигаться и ловить пищу, а затем, наевшись, снова ложились и погружались в спячку. Насколько предположение это верно, впрочем, трудно сказать, так как рыбы глаз закрыть не могут, но, во всяком случае, должно же быть у них время, когда деятельность их организма замедляется, время, когда они набирают запас сил... спят.

Скажем, кстати, еще об одном любопытном наблюдении, произведенном несколько лет тому назад в Лондоне,— о действии алкоголя на карпий.

Один физиолог вздумал испробовать действие это на уснувшей рыбе. Он вынул из аквариума двух карпов и, перевязав одного из них голубой лентой, положил обоих на песок; спустя некоторое время обе рыбы уснули; в таком состоянии он оставил их в продолжение четырех часов, затем, приготовив две лохани, он налил в них чистую воду и в одну из них на две части воды прибавил одну часть спирта; помеченного карпа опустил в простую воду, а другого в разбавленный спирт. Через несколько минут карп, попавший в разбавленный спирт, ожил и начал весело плескаться в воде; другой же, находившийся в простой воде, оставался неподвижным; экспериментатор продержал его в воде 4—5 часов, а затем сделал и с ним такой же опыт, как и с первым. Первые пять минут он оставался неподвижен, но потом также ожил. Оба оживших карпа были снова опущены в аквариум и находились в полном здравии. Во все продолжение этого любопытного опыта масса публики окружала экспериментатора.

В Москве, в продаже живые карпы попадаются очень редко, и встречающиеся иногда экземпляры у любителей бывают обыкновенно или привезены ими самими, или выписаны откуда-нибудь из провинции.

Сажая карпов в аквариум, надо обращать особое внимание на то, как бы не попал туда карп, покрытый так называемыми карпоедами, которые, переходя с него на других рыб, становятся часто причиной их гибели. Кроме того, на жабрах карпа же водится еще другой паразит, Diplozoon paradoxum, которого хотя мне никогда не приходилось видеть на других рыбах, но который, по всей вероятности, гибелен также и для них.

Карп имеет множество вариететов. Не говоря уже о помеси карпа с карасем, так называемом карпокарасе — Cyprinus Kollarii, о зеркальных, кожистых и седельных карпах, о которых я говорил при описании шпигель-карпа, среди карпов замечательна еще уродливость, называемая дельфином, отличающаяся сильным утолщением головы и приплюснутостью морды. Уродливость эту называют также еще карпом с дельфинообразной головой. Затем венгерский карп (Cyprinus hungaricus), отличающийся чрезвычайно длинным телом, черной спиной и синеватым грубым мясом, и горбатый карп (Cypr. gibbosus), у которого спина сразу поднимается круглой дугой, а затем, до начала спинного плавника, тянется прямой линией. Наконец, между карпами встречается еще уродливость не по внешней форме, а по внутреннему строению, уродливость, заключающаяся в том, что у них на одном боку находится икряной мешок, а на другом молоки.

Комментировать эту книгу.

Предыдущая || Следующая || Оглавление

Экспертиза
В онлайн магазине натуральной косметики в Москве можно приобрести натуральные масла, питающие и увлажняющие кожу. Ещё в Древнем Египте ценились подобные масла, как помогающие сохранить красоту и молодость.